Неточные совпадения
Каким образом об этих сношениях было узнано — это известно одному богу; но кажется, что сам Наполеон разболтал о том
князю Куракину во время одного из своих petits levе́s. [Интимных утренних приемов (франц.).] И вот в одно прекрасное утро Глупов был изумлен, узнав, что им управляет не градоначальник, а изменник, и что из губернии
едет особенная комиссия ревизовать его измену.
Вронский
поехал во Французский театр, где ему действительно нужно было видеть полкового командира, не пропускавшего ни одного представления во Французском театре, с тем чтобы переговорить с ним о своем миротворстве, которое занимало и забавляло его уже третий день. В деле этом был замешан Петрицкий, которого он любил, и другой, недавно поступивший, славный малый, отличный товарищ, молодой
князь Кедров. А главное, тут были замешаны интересы полка.
— В secretaire играете? — сказал старый
князь подходя. — Ну,
поедем однако, если ты хочешь поспеть в театр.
— Ну, это-то как понять? Ради Христа, объясните мне, Сергей Иванович, куда
едут все эти добровольцы, с кем они воюют? — спросил старый
князь, очевидно продолжая разговор, начавшийся еще без Левина.
Князь и Сергей Иваныч сели в тележку и
поехали: остальное общество, ускорив шаг, пешком пошло домой.
Он оставляет раут тесный,
Домой задумчив
едет он;
Мечтой то грустной, то прелестной
Его встревожен поздний сон.
Проснулся он; ему приносят
Письмо:
князь N покорно просит
Его на вечер. «Боже! к ней!..
О, буду, буду!» и скорей
Марает он ответ учтивый.
Что с ним? в каком он странном сне!
Что шевельнулось в глубине
Души холодной и ленивой?
Досада? суетность? иль вновь
Забота юности — любовь?
— И неужели же вы могли подумать, — гордо и заносчиво вскинул он вдруг на меня глаза, — что я, я способен
ехать теперь, после такого сообщения, к
князю Николаю Ивановичу и у него просить денег! У него, жениха той невесты, которая мне только что отказала, — какое нищенство, какое лакейство! Нет, теперь все погибло, и если помощь этого старика была моей последней надеждой, то пусть гибнет и эта надежда!
— Так вы не знали? — удивилась Версилова. — Olympe!
князь не знал, что Катерина Николаевна сегодня будет. Мы к ней и
ехали, мы думали, она уже с утренним поездом и давно дома. Сейчас только съехались у крыльца: она прямо с дороги и сказала нам пройти к вам, а сама сейчас придет… Да вот и она!
Раз, например, именно в последнее время, он вошел, когда уже я был совсем одет в только что полученный от портного костюм и хотел
ехать к «
князю Сереже», чтоб с тем отправиться куда следует (куда — объясню потом).
—
Едем, Дарзан, — послышался сзади голос
князя.
Да и играть
ехал я не для себя, а на деньги
князя для
князя же; осмыслить не могу, что влекло меня, но влекло непреоборимо.
Мы после узнали, что для изготовления этого великолепного обеда был приглашен повар симабарского удельного
князя. Симабара — большой залив по ту сторону мыса Номо, милях в двадцати от Нагасаки. Когда
князь Симабара
едет ко двору, повар, говорили японцы, сопутствует ему туда щеголять своим искусством.
Сегодня, 19-го, явились опять двое, и, между прочим, Ойе-Саброски, «с маленькой просьбой от губернатора, — сказали они, — завтра, 20-го,
поедет князь Чикузен или Цикузен, от одной пристани к другой в проливе, смотреть свои казармы и войска, так не может ли корвет немного отодвинуться в сторону, потому что
князя будут сопровождать до ста лодок, так им трудно будет проехать».
Мы вторую станцию
едем от Усть-Маи, или Алданского селения. Вчера сделали тридцать одну версту, тоже по болотам, но те болота ничто в сравнении с нынешними. Станция положена, по их милости, всего семнадцать верст. Мы встали со светом,
поехали еще по утреннему морозу; лошади скользят на каждом шагу; они не подкованы.
Князь Оболенский говорит, что они тверже копытами, оттого будто, что овса не едят.
После восьми или десяти совещаний полномочные объявили, что им пора
ехать в Едо. По некоторым вопросам они просили отсрочки, опираясь на то, что у них скончался государь, что новый сиогун очень молод и потому ему предстоит сначала показать в глазах народа уважение к старым законам, а не сразу нарушать их и уже впоследствии как будто уступить необходимости. Далее нужно ему, говорили они, собрать на совет всех своих удельных
князей, а их шестьдесят человек.
Рагожинские приехали одни, без детей, — детей у них было двое: мальчик и девочка, — и остановились в лучшем номере лучшей гостиницы. Наталья Ивановна тотчас же
поехала на старую квартиру матери, но, не найдя там брата и узнав от Аграфены Петровны, что он переехал в меблированные комнаты,
поехала туда. Грязный служитель, встретив ее в темном, с тяжелым запахом, днем освещавшемся коридоре, объявил ей, что
князя нет дома.
Они
поехали по озеру, около островов, посещали некоторые из них, на одном находили мраморную статую, на другом уединенную пещеру, на третьем памятник с таинственной надписью, возбуждавшей в Марье Кириловне девическое любопытство, не вполне удовлетворенное учтивыми недомолвками
князя; время прошло незаметно, начало смеркаться.
После обеда Кирила Петрович предложил
ехать верхом, но
князь извинился, указывая на свои бархатные сапоги и шутя над своею подагрой; он предпочел прогулку в линейке, с тем чтоб не разлучаться с милою своей соседкою.
— Вы
едете в Пензу, неужели вы думаете, что это случайно? В Пензе лежит в параличе ваш отец,
князь просил государя вам назначить этот город для того, чтоб ваше присутствие сколько-нибудь ему облегчило удар вашей ссылки. Неужели и вы не находите причины благодарить
князя?
— А вы
едете в Пермь, — сказал
князь.
Я на другой день
поехал за ответом.
Князь Голицын сказал, что Огарев арестован по высочайшему повелению, что назначена следственная комиссия и что матерьяльным поводом был какой-то пир 24 июня, на котором пели возмутительные песни. Я ничего не мог понять. В этот день были именины моего отца; я весь день был дома, и Огарев был у нас.
— Коля здесь ночевал, но наутро пошел своего генерала разыскивать, которого вы из «отделения»,
князь, бог знает для чего, выкупили. Генерал еще вчера обещал сюда же ночевать пожаловать, да не пожаловал. Вероятнее всего в гостинице «Весы», тут очень недалеко, заночевал. Коля, стало быть, там, или в Павловске, у Епанчиных. У него деньги были, он еще вчера хотел
ехать. Итак, стало быть, в «Весах» или в Павловске.
— Сейчас двенадцать часов, мы
едем.
Едет он с нами или остается у вас? — раздражительно и сердито обратился Докторенко к
князю.
— А ты откуда узнал, что он два с половиной миллиона чистого капиталу оставил? — перебил черномазый, не удостоивая и в этот раз взглянуть на чиновника. — Ишь ведь! (мигнул он на него
князю) и что только им от этого толку, что они прихвостнями тотчас же лезут? А это правда, что вот родитель мой помер, а я из Пскова через месяц чуть не без сапог домой
еду. Ни брат подлец, ни мать ни денег, ни уведомления, — ничего не прислали! Как собаке! В горячке в Пскове весь месяц пролежал.
Рогожин давеча отрекся: он спросил с искривленною, леденящею улыбкой: «Чьи же были глаза-то?» И
князю ужасно захотелось, еще недавно, в воксале Царскосельской дороги, — когда он садился в вагон, чтоб
ехать к Аглае, и вдруг опять увидел эти глаза, уже в третий раз в этот день, — подойти к Рогожину и сказать ему, «чьи это были глаза»!
— Я, милый
князь, завтра чем свет
еду по этому несчастному делу (ну, вот о дяде-то) в Петербург; представьте себе: всё это верно, и все уже знают, кроме меня.
— Я очень рад, если он останется, конечно, ему трудно
ехать, — объявлял
князь на раздражительные вопросы Лизаветы Прокофьевны.
— Я как будто знал, когда въезжал в Петербург, как будто предчувствовал… — продолжал
князь. — Не хотел я
ехать сюда! Я хотел всё это здешнее забыть, из сердца прочь вырвать! Ну, прощай… Да что ты!
— Они всё думают, что я еще болен, — продолжал Рогожин
князю, — а я, ни слова не говоря, потихоньку, еще больной, сел в вагон, да и
еду; отворяй ворота, братец Семен Семеныч! Он родителю покойному на меня наговаривал, я знаю. А что я действительно чрез Настасью Филипповну тогда родителя раздражил, так это правда. Тут уж я один. Попутал грех.
На другой день
князь по одному неотлагаемому делу целое утро пробыл в Петербурге. Возвращаясь в Павловск уже в пятом часу пополудни, он сошелся в воксале железной дороги с Иваном Федоровичем. Тот быстро схватил его за руку, осмотрелся кругом, как бы в испуге, и потащил
князя с собой в вагон первого класса, чтоб
ехать вместе. Он сгорал желанием переговорить о чем-то важном.
Я, говорит, еще сама себе госпожа; захочу, так и совсем тебя прогоню, а сама за границу
поеду (это уж она мне говорила, что за границу-то
поедет, — заметил он как бы в скобках, и как-то особенно поглядев в глаза
князю); иной раз, правда, только пужает, всё ей смешно на меня отчего-то.
Этот демон шепнул ему в Летнем саду, когда он сидел, забывшись, под липой, что если Рогожину так надо было следить за ним с самого утра и ловить его на каждом шагу, то, узнав, что он не
поедет в Павловск (что уже, конечно, было роковым для Рогожина сведением), Рогожин непременно пойдет туда, к тому дому, на Петербургской, и будет непременно сторожить там его,
князя, давшего ему еще утром честное слово, что «не увидит ее», и что «не затем он в Петербург приехал».
— И будет каяться! — закричал Рогожин, — будешь стыдиться, Ганька, что такую… овцу (он не мог приискать другого слова) оскорбил!
Князь, душа ты моя, брось их; плюнь им,
поедем! Узнаешь, как любит Рогожин!
Когда у Аглаи сорвалось невзначай за обедом, что maman сердится, потому что
князь не
едет, на что генерал тотчас же заметил, что «ведь он в этом не виноват», — Лизавета Прокофьевна встала и во гневе вышла из-за стола.
Сегодня писал к
князю и просил его позволить мне
ехать в Тобольск для лечения — нетерпеливо жду ответа в надежде, что мне не откажут в этой поездке. До того времени, если не сделается мне заметно хуже, думаю подождать с порошками, присланными Павлом Сергеевичем. Если же почему-нибудь замедлится мое отправление, начну и здесь глотать digitalis, хотя я не большой охотник до заочного лечения, особенно в такого рода припадках, которым теперь я так часто подвергаюсь.
Носился слух, что графиня на лето
едет в свое имение (разоренное и перезаложенное), в Симбирскую губернию, и что
князь сопровождает ее.
— Я начал о моем ветренике, — продолжал
князь, — я видел его только одну минуту и то на улице, когда он садился
ехать к графине Зинаиде Федоровне. Он ужасно спешил и, представьте, даже не хотел встать, чтоб войти со мной в комнаты после четырех дней разлуки. И, кажется, я в том виноват, Наталья Николаевна, что он теперь не у вас и что мы пришли прежде него; я воспользовался случаем, и так как сам не мог быть сегодня у графини, то дал ему одно поручение. Но он явится сию минуту.
Мой друг дрогнул. Я очень ясно прочитал на его лице, что у него уж готов был вицмундир, чтоб
ехать к
князю Ивану Семенычу, что опоздай я еще минуту — и кто бы поручился за то, что могло бы произойти! Однако замешательство его было моментальное. Раскаяние мое видимо тронуло его. Он протянул мне обе руки, и мы долгое время стояли рука в руку, чувствуя по взаимным трепетным пожиманиям, как сильно взволнованы были наши чувства.
— Ну что же; очень рада. Только отчего же, — говорит, — ты к
князю не
едешь на его квартиру?
В эту пору у нас разом шли две ярмарки: одна в Л., другая в К., и мы с
князем разделились: на одной я действую, а на другую он
поехал.
Сказали только, что
князь будто своих лошадей на станции сменил и назад отослал, а сам с Грушею куда-то на наемных
поехал.
Всем этим, надобно сказать, герой мой маскировал глубоко затаенную и никем не подозреваемую мечту о прекрасной княжне, видеть которую пожирало его нестерпимое желание; он даже решался несколько раз, хоть и не получал на то приглашения,
ехать к
князю в деревню и, вероятно, исполнил бы это, но обстоятельства сами собой расположились совершенно в его пользу.
— Ужасно смешно! Много ты понимаешь! — перебил Петр Михайлыч. — Зачем
ехать? — продолжал он. — А затем, что требует этого вежливость, да, кроме того,
князь — человек случайный и может быть полезен Якову Васильичу.
— Если вы
поедете к
князю, то не приезжайте ни сегодня, ни завтра… не ходите совершенно к нам: я видеть вас не хочу… эгоист!
Проговоря это,
князь, с прежним радушием пожав руку старику,
поехал.
— Я
еду не к генеральше, которую и знать не хочу, а к
князю, и не первый, а плачу ему визит.
Дня через два, наконец, Калинович
поехал вместе с
князем к невесте.
Кадников пристал к этому разговору, начал оправдывать Медиокритского и, разгорячась, так кричал, что все было слышно в гостиной.
Князь только морщился. Не оставалось никакого сомнения, что молодой человек, обыкновенно очень скромный и очень не глупый, был пьян. Что делать! Робея и конфузясь
ехать к
князю в такой богатый и модный дом, он для смелости хватил два стаканчика неподслащенной наливки, которая теперь и сказывала себя.
— Не держите так крепко! — сказал ему
князь, видя, что он трусит. Калинович ослабил поводья.
Поехали. Ле Гран начал то горячить свою лошадь, то сдерживать ее, доставляя тем большое удовольствие княжне и маленькому князьку, который в свою очередь дал шпоры своему клеперу и поскакал.